![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
alexjourbaПелагея Михайловна Вишнякова, Зоя Скляренко, Челябинск, 1925 год
В предыдущей серии воспоминаний моей бабушки она пишет о том, как они подружились с семьей ее (бабушки) двоюродного брата Сергея Григорьевича Колбина, его женой Александрой Петровной Нероновой - врачами, долгое время бывшими их лучшими друзьями в Челябинске - и в то время и много позже.
Александра Петровна написала краткие воспоминания о тете Поле (моей прабабушке Пелагее Михайловне), один фрагмент из него я уже выкладывал, а сейчас публикую остальное.
Рассказ Александры Петровны Нероновой
В 1925 году я и Сережа после окончания медицинского факультета Пермского Университета получили назначение в Челябинск. Стояло жаркое лето. Почти ежедневно, чтобы получить распределение, мы совершали паломничество в Челябинский здравотдел, где нам должны были найти место сразу в одной точке для супружеской пары.
В городе мест не было, особенно для таких как мы, без практического стажа. В сельской местности была острая нехватка врачей, но нигде не требовалось два врача в одну точку. Мы тоскливо и тревожно проживали в доме родителей Сережи и ждали своего часа.
- Надо сходить повидать тетю Полю - единодушно решили Григорий Васильевич, Любовь Михайловна и Сережа. И вот мы на пути к новому для меня знакомству.
День стоял душный, жаркий. Город с немощенными улицами и площадями утопал в облаках пыли. Идти надо было пешком, через большое расстояние, отделявшее привокзальную площадь, где мы жили , до центра города, где жила Пелагея Михайловна с маленькой дочкой Зоей.
Вот и площадь с серым каменным домом Народного театра и напротив его низкое каменное здание с маленькими нишеподобными окнами. Дом типа кузницы, который в старое время использовался именно как кузница. С улицы вела в дом узкая, одностворчатая дверь, но мы входим с противоположной стороны с улицы Елькина в ворота широкого двора, где слева расположен довольно высокий дом с большими окнами. Он занят врачом Неаполитановым. В глубине двора видно приземистое здание бывшей кузницы - теперешнее обиталище тёти Поли. Входим в открытую дверь и попадаем вначале в темноватую кухню, где хлопочет стряпуха с самоваром. А навстречу нам из соседней комнаты спешит, ласково улыбающаяся Пелагея Михайловна. Она здоровается с Серёжей, знакомится со мной и целует меня.
Так вот она какая эта тётя Поля, о которой всегда так хорошо говорил Серёжа. Фигура у неё довольно высокая, худощавая, с лёгкой едва приметной сутуловатостью. Нос с горбинкой, черты лица правильные, лицо волевое, смелое. Его оживляли карие глаза, блестящие, умные и добрые. Волосы причёсаны просто, гладко и прикрыты платком. Живое выразительное лицо непосредственно отражало душевные движения. Сильно натруженные руки с сетью голубоватых вен говорили о большом физическом труде, который сопровождал её всю жизнь.
В разговоре она проявила полное участие в нашей судьбе, обнаруживая ценнейшее качество собеседника: терпеливо, не прерывая выслушивала. А мы и рады были высказать всё, что скопилось в нашей душе за время пребывания в Челябинске. Мы сидим и беседуем, а речь так и льётся потоком.
Подают прохладительное в виде мороженого. Беседа продолжается ещё долго, а под конец расставания тётя Поля говорит, что она со своей стороны не хочет, чтобы мы уехали из Челябинска в далёкие сельские края, и что она чувствует, что в нас она приобрела людей близких ей по духу.
Под самый конец беседы я замечаю, что лицо Пелагеи Михайловны временами как-то туманится, делается отрешённым от действительности, как бы погружается в какие то отвлечённые мысли.
Я спрашиваю:
- Тётя Поля, о чём вы думаете? - она усмехается:
- Хотите знать о чём? Я в уме прикидываю, как бы вас с Серёжей поместить в центре города, поближе ко мне. К себе бы вас взяла, да ни одного уголка свободного нет. Надо мне на досуге поразмыслить!
Итак мы расстаёмся с тем, чтобы после этой встречи часто-часто "бегать" с одного конца города на другой, "бегать" к тёте Поле, потому что без этого общения всё время чего то не хватает.
Немного прошло времени и устроила нас Пелагея Михайловна жить в домике, расположенном рядом с её усадьбой во флигеле Татьяны Кузьмовны Жаковой. Для удобства общения была проделана потайная лазейка в заборе, граничившим с огородом тёти Поли. Она находилась напротив крыльца нашего дома и мы бессчётное количество раз пробирались через неё к Пелагее Михайловне.
Придёшь, бывало, с работы, пообедаешь и тут же бежишь на весь вечер к тёте Поле.
В маленькой каменной закуте с глубоким оконцем, выходившим рядом с уличной узкой дверью на площадь с Народным домом и началом улицы Воровского, помещалась "мастерская" тёти Поли, где стояла вышивальная машина. Работая за этой машиной много часов, Пелагея Михайловна зарабатывала на жизнь, вышивая разными затейливыми рисунками в русском стиле ворот, рукава и подол мужских, полотняных рубашек по договору с Центральным Рабочим Кооперативом. Работала она быстро, сосредоточенно и молчаливо передвигая ткань под строчившей иглой. Узоры она держала в памяти и они, как бы сами появлялись на ткани.
Я в это время садилась на скамеечку, против её и рассказывала ей всё до мелочи, что произошло за прожитый день. А тётя Поля вышивала и вышивала. На ткани появлялись разнообразные по замыслу рисунки. Отличный глазомер и прирождённое художественное чутьё делали чудеса. Узоры всегда получались математически соразмерные, фантазия сообщала им разное содержание, но всегда на русские народные мотивы. Быстрота исполнения в этом, как и любом другом деле, у тёти Поли была удивительная.
Приедут, бывало, деревенские на лошадях на базар. Пока торгуют, да покупают что нужно, тётя Поля уж и поспеет вышить женщинам большие фартуки с каймой и карманами, и всегда угодит. Так спорилась у неё всякая работа. Быстрота, натиск, ловкость - залюбуешься!
Хлебосольная, как истинно русская женщина, она любила принимать гостей и делала это всегда без лишней суеты. Иногда "приёмы" носили дипломатический характер. Это когда она приглашала нужных деловых людей из ЦРК.
Накануне "приёма" с помощью стряпухи - жившей у неё какой-нибудь родственницы из деревни, пробеливалось известью всё помещение "кузницы", состоящее из трёх комнат, "мастерской" и кухни. В хозяйстве всегда имелись впрок заготовленные вкусные соленья из овощей. Аппетитно готовилась томатная икра с кабачками. В день прихода гостей успевала тётя Поля с утра заготовить разнообразные закуски и полуфабрикаты из мяса, рыбы, птицы. Пеклись чудесные торты, на которые ажурно накладывались кремы опытной в этом деле рукой тёти Поли. А к приходу гостей поспевало в горячей печке всё, что подавалось к столу в горячем виде.
Для того, чтобы после праздников последующие дни не казались слишком постными, всегда своевременно готовился громадный, во весь противень "сметанник". Этот торт готовился из коржей, испечённых на сметане, и послойно смазанных кремом из сбитой сметаны с сахаром. Пирог - торт назывался "Стёпка-растрепка". Для гостей красиво сервировался огромный обеденный стол. Если было лето или осень (осенью справлялись именины тёти Поли) то в центре стола помещался огромный букет цветов из своего огорода. Цветы в букет тётя Поля подбирала очень искусно, и всегда на свой особый манер, сортируя по окраске и величине различные цветы и подбирая к ним ту или иную декоративную зелень. В огороде на цветочной клумбе выращивались астры, левкой, львиный зев, космея, душистый горошек, циннии, резеда, настурция и другие цветы.
Подавалось к празднику много хорошего вина, но пьяного разгула никогда не было.
"Праздники", "гости" всегда проходили хорошо. Приглашённые вкусно ели и пили, дружелюбно беседовали, смеялись, танцевали. И над всем этим царила гостеприимная, ласковая хозяйка. Под конец вечеров всегда просили её тряхнуть стариной и принять участие в танце. Стройная, высокая, помолодевшая тётя Поля как пойдёт под музыку по кругу, призывно помахивая платочком, что обязательно вскочит "молодец" и начнёт перед ней приплясывать, удаль свою показывать - залюбуешься!
Жилось в этом доме без ссор и перебранок. Росла маленькая Зоя с толстой пепельной косой - скромная, молчаливая отрада тёти Поли, долгожданная дочурка после многих сыновей и двух девочек, умерших в раннем, младенческом возрасте. Зоя была девятым ребёнком вообще и первым от второго брака. От первого брака в живых остался только первый сын Николай. Ему было уже 33 года и он с женой жил в Красноярске.
- Как я хотела, чтобы около меня росла и резвилась дочка, а сыновья, хоть и молодцы, но надежды на них нет - сегодня здесь, а завтра там, - говаривала тётя Поля.
В одно прекрасное утро прибывает к нам через знаменитую лазейку Пелагея Михайловна и с убитым и тревожным видом сообщает, что ЦРК прекращает с ней льготную сделку по пошиву мужских полотняных рубашек - косовороток. Был уже предварительный тяжёлый разговор в руководстве Центрального Кооператива, и что она не видит никаких других мер повлиять на решение начальства, кроме как использовать "женское влияние".
- Я прошу Вас, - говорит тётя Поля - оденьтесь понаряднее, представьтесь моей близкой-близкой роднёй, поласковее с ними поразговаривайте и убедите их, что сделка с кооперативом и мной должна носить прежний, льготный для меня характер. Я верю, что дело выйдет, потому что заартачился только один, но имеющий власть, член правления. По характеру он "женолюб".
Меня это всё повергло в великое смущение. Силы свои на таких аренах я никогда ещё не пробовала, и уверенности, что я помогу, у меня никакой не было.
А между тем отчаяние тёти Поли росло. Нужно было скорее-скорее помогать чем можешь. Тётя Поля просит сделать "пробный маскарад" уже в одежде. Я спешно выбрасываю прямо на пол из шкафа и комода все свои костюмы и шляпу.
Помню, что взгляд тёти Поли особенно остановился на кокетливой соломенной шляпке типа "амазонки" с газовым белым длинным шарфом, окаймлённым голубыми полосками. Ту шляпу я приобрела для велосипедной езды. К шляпке тётя Поля и я подобрали летний белый костюм. Тётя Поля берёт меня под руку и мы отправляемся в ЦРК.
Меня охватывает страшное волнение, тревога за возможный неудачный исход предприятия и вместе с тем невероятная смешливость. Помню, что всю дорогу я еле сдерживалась от какого-то дикого хохота.
А тётя Поля мне внушала: "Так-то уж не нужно! Веселитесь, да меру знайте!"
Когда мы пришли и я была представлена, всё пошло естественно и гладко. "Опасный человек" быстро пошёл на все условия и всеми силами старался использовать наш визит не как деловую встречу, а как кокетливый с обеих сторон разговор, и даже предложил посодействовать достать белые кружевные перчатки для меня. Но я в них не нуждалась, т.к. давно привыкла ходить летом с открытыми руками.
Когда мы вышли, вдруг меня охватило сомнение. Как мне теперь избавиться от всего этого и прекратить начатое знакомство. Но тётя Поля была уже совершенно спокойна и сказала: "А это уж моя забота. В крайнем случае, скажу, что как будто вы временно уехали". Мы как будто поменялись ролями.
Тётя Поля на обратном пути много смеялась и приговаривала: "Все они таковы! Все они таковы!" А я шла, хоть и удовлетворённая исходом дела, но несколько тревожная.
Тётя Поля сдержала своё слово, и в дальнейшем всё хорошо обошлось, как будто для меня этого эпизода и не существовало. Тётя Поля решила трудную задачу по принципу "и волки сыты и овцы целы".
В предыдущей серии воспоминаний моей бабушки она пишет о том, как они подружились с семьей ее (бабушки) двоюродного брата Сергея Григорьевича Колбина, его женой Александрой Петровной Нероновой - врачами, долгое время бывшими их лучшими друзьями в Челябинске - и в то время и много позже.
Александра Петровна написала краткие воспоминания о тете Поле (моей прабабушке Пелагее Михайловне), один фрагмент из него я уже выкладывал, а сейчас публикую остальное.
Рассказ Александры Петровны Нероновой
В 1925 году я и Сережа после окончания медицинского факультета Пермского Университета получили назначение в Челябинск. Стояло жаркое лето. Почти ежедневно, чтобы получить распределение, мы совершали паломничество в Челябинский здравотдел, где нам должны были найти место сразу в одной точке для супружеской пары.
В городе мест не было, особенно для таких как мы, без практического стажа. В сельской местности была острая нехватка врачей, но нигде не требовалось два врача в одну точку. Мы тоскливо и тревожно проживали в доме родителей Сережи и ждали своего часа.
- Надо сходить повидать тетю Полю - единодушно решили Григорий Васильевич, Любовь Михайловна и Сережа. И вот мы на пути к новому для меня знакомству.
День стоял душный, жаркий. Город с немощенными улицами и площадями утопал в облаках пыли. Идти надо было пешком, через большое расстояние, отделявшее привокзальную площадь, где мы жили , до центра города, где жила Пелагея Михайловна с маленькой дочкой Зоей.
Вот и площадь с серым каменным домом Народного театра и напротив его низкое каменное здание с маленькими нишеподобными окнами. Дом типа кузницы, который в старое время использовался именно как кузница. С улицы вела в дом узкая, одностворчатая дверь, но мы входим с противоположной стороны с улицы Елькина в ворота широкого двора, где слева расположен довольно высокий дом с большими окнами. Он занят врачом Неаполитановым. В глубине двора видно приземистое здание бывшей кузницы - теперешнее обиталище тёти Поли. Входим в открытую дверь и попадаем вначале в темноватую кухню, где хлопочет стряпуха с самоваром. А навстречу нам из соседней комнаты спешит, ласково улыбающаяся Пелагея Михайловна. Она здоровается с Серёжей, знакомится со мной и целует меня.
Так вот она какая эта тётя Поля, о которой всегда так хорошо говорил Серёжа. Фигура у неё довольно высокая, худощавая, с лёгкой едва приметной сутуловатостью. Нос с горбинкой, черты лица правильные, лицо волевое, смелое. Его оживляли карие глаза, блестящие, умные и добрые. Волосы причёсаны просто, гладко и прикрыты платком. Живое выразительное лицо непосредственно отражало душевные движения. Сильно натруженные руки с сетью голубоватых вен говорили о большом физическом труде, который сопровождал её всю жизнь.
В разговоре она проявила полное участие в нашей судьбе, обнаруживая ценнейшее качество собеседника: терпеливо, не прерывая выслушивала. А мы и рады были высказать всё, что скопилось в нашей душе за время пребывания в Челябинске. Мы сидим и беседуем, а речь так и льётся потоком.
Подают прохладительное в виде мороженого. Беседа продолжается ещё долго, а под конец расставания тётя Поля говорит, что она со своей стороны не хочет, чтобы мы уехали из Челябинска в далёкие сельские края, и что она чувствует, что в нас она приобрела людей близких ей по духу.
Под самый конец беседы я замечаю, что лицо Пелагеи Михайловны временами как-то туманится, делается отрешённым от действительности, как бы погружается в какие то отвлечённые мысли.
Я спрашиваю:
- Тётя Поля, о чём вы думаете? - она усмехается:
- Хотите знать о чём? Я в уме прикидываю, как бы вас с Серёжей поместить в центре города, поближе ко мне. К себе бы вас взяла, да ни одного уголка свободного нет. Надо мне на досуге поразмыслить!
Итак мы расстаёмся с тем, чтобы после этой встречи часто-часто "бегать" с одного конца города на другой, "бегать" к тёте Поле, потому что без этого общения всё время чего то не хватает.
Немного прошло времени и устроила нас Пелагея Михайловна жить в домике, расположенном рядом с её усадьбой во флигеле Татьяны Кузьмовны Жаковой. Для удобства общения была проделана потайная лазейка в заборе, граничившим с огородом тёти Поли. Она находилась напротив крыльца нашего дома и мы бессчётное количество раз пробирались через неё к Пелагее Михайловне.
Придёшь, бывало, с работы, пообедаешь и тут же бежишь на весь вечер к тёте Поле.
В маленькой каменной закуте с глубоким оконцем, выходившим рядом с уличной узкой дверью на площадь с Народным домом и началом улицы Воровского, помещалась "мастерская" тёти Поли, где стояла вышивальная машина. Работая за этой машиной много часов, Пелагея Михайловна зарабатывала на жизнь, вышивая разными затейливыми рисунками в русском стиле ворот, рукава и подол мужских, полотняных рубашек по договору с Центральным Рабочим Кооперативом. Работала она быстро, сосредоточенно и молчаливо передвигая ткань под строчившей иглой. Узоры она держала в памяти и они, как бы сами появлялись на ткани.
Я в это время садилась на скамеечку, против её и рассказывала ей всё до мелочи, что произошло за прожитый день. А тётя Поля вышивала и вышивала. На ткани появлялись разнообразные по замыслу рисунки. Отличный глазомер и прирождённое художественное чутьё делали чудеса. Узоры всегда получались математически соразмерные, фантазия сообщала им разное содержание, но всегда на русские народные мотивы. Быстрота исполнения в этом, как и любом другом деле, у тёти Поли была удивительная.
Приедут, бывало, деревенские на лошадях на базар. Пока торгуют, да покупают что нужно, тётя Поля уж и поспеет вышить женщинам большие фартуки с каймой и карманами, и всегда угодит. Так спорилась у неё всякая работа. Быстрота, натиск, ловкость - залюбуешься!
Хлебосольная, как истинно русская женщина, она любила принимать гостей и делала это всегда без лишней суеты. Иногда "приёмы" носили дипломатический характер. Это когда она приглашала нужных деловых людей из ЦРК.
Накануне "приёма" с помощью стряпухи - жившей у неё какой-нибудь родственницы из деревни, пробеливалось известью всё помещение "кузницы", состоящее из трёх комнат, "мастерской" и кухни. В хозяйстве всегда имелись впрок заготовленные вкусные соленья из овощей. Аппетитно готовилась томатная икра с кабачками. В день прихода гостей успевала тётя Поля с утра заготовить разнообразные закуски и полуфабрикаты из мяса, рыбы, птицы. Пеклись чудесные торты, на которые ажурно накладывались кремы опытной в этом деле рукой тёти Поли. А к приходу гостей поспевало в горячей печке всё, что подавалось к столу в горячем виде.
Для того, чтобы после праздников последующие дни не казались слишком постными, всегда своевременно готовился громадный, во весь противень "сметанник". Этот торт готовился из коржей, испечённых на сметане, и послойно смазанных кремом из сбитой сметаны с сахаром. Пирог - торт назывался "Стёпка-растрепка". Для гостей красиво сервировался огромный обеденный стол. Если было лето или осень (осенью справлялись именины тёти Поли) то в центре стола помещался огромный букет цветов из своего огорода. Цветы в букет тётя Поля подбирала очень искусно, и всегда на свой особый манер, сортируя по окраске и величине различные цветы и подбирая к ним ту или иную декоративную зелень. В огороде на цветочной клумбе выращивались астры, левкой, львиный зев, космея, душистый горошек, циннии, резеда, настурция и другие цветы.
Подавалось к празднику много хорошего вина, но пьяного разгула никогда не было.
"Праздники", "гости" всегда проходили хорошо. Приглашённые вкусно ели и пили, дружелюбно беседовали, смеялись, танцевали. И над всем этим царила гостеприимная, ласковая хозяйка. Под конец вечеров всегда просили её тряхнуть стариной и принять участие в танце. Стройная, высокая, помолодевшая тётя Поля как пойдёт под музыку по кругу, призывно помахивая платочком, что обязательно вскочит "молодец" и начнёт перед ней приплясывать, удаль свою показывать - залюбуешься!
Жилось в этом доме без ссор и перебранок. Росла маленькая Зоя с толстой пепельной косой - скромная, молчаливая отрада тёти Поли, долгожданная дочурка после многих сыновей и двух девочек, умерших в раннем, младенческом возрасте. Зоя была девятым ребёнком вообще и первым от второго брака. От первого брака в живых остался только первый сын Николай. Ему было уже 33 года и он с женой жил в Красноярске.
- Как я хотела, чтобы около меня росла и резвилась дочка, а сыновья, хоть и молодцы, но надежды на них нет - сегодня здесь, а завтра там, - говаривала тётя Поля.
В одно прекрасное утро прибывает к нам через знаменитую лазейку Пелагея Михайловна и с убитым и тревожным видом сообщает, что ЦРК прекращает с ней льготную сделку по пошиву мужских полотняных рубашек - косовороток. Был уже предварительный тяжёлый разговор в руководстве Центрального Кооператива, и что она не видит никаких других мер повлиять на решение начальства, кроме как использовать "женское влияние".
- Я прошу Вас, - говорит тётя Поля - оденьтесь понаряднее, представьтесь моей близкой-близкой роднёй, поласковее с ними поразговаривайте и убедите их, что сделка с кооперативом и мной должна носить прежний, льготный для меня характер. Я верю, что дело выйдет, потому что заартачился только один, но имеющий власть, член правления. По характеру он "женолюб".
Меня это всё повергло в великое смущение. Силы свои на таких аренах я никогда ещё не пробовала, и уверенности, что я помогу, у меня никакой не было.
А между тем отчаяние тёти Поли росло. Нужно было скорее-скорее помогать чем можешь. Тётя Поля просит сделать "пробный маскарад" уже в одежде. Я спешно выбрасываю прямо на пол из шкафа и комода все свои костюмы и шляпу.
Помню, что взгляд тёти Поли особенно остановился на кокетливой соломенной шляпке типа "амазонки" с газовым белым длинным шарфом, окаймлённым голубыми полосками. Ту шляпу я приобрела для велосипедной езды. К шляпке тётя Поля и я подобрали летний белый костюм. Тётя Поля берёт меня под руку и мы отправляемся в ЦРК.
Меня охватывает страшное волнение, тревога за возможный неудачный исход предприятия и вместе с тем невероятная смешливость. Помню, что всю дорогу я еле сдерживалась от какого-то дикого хохота.
А тётя Поля мне внушала: "Так-то уж не нужно! Веселитесь, да меру знайте!"
Когда мы пришли и я была представлена, всё пошло естественно и гладко. "Опасный человек" быстро пошёл на все условия и всеми силами старался использовать наш визит не как деловую встречу, а как кокетливый с обеих сторон разговор, и даже предложил посодействовать достать белые кружевные перчатки для меня. Но я в них не нуждалась, т.к. давно привыкла ходить летом с открытыми руками.
Когда мы вышли, вдруг меня охватило сомнение. Как мне теперь избавиться от всего этого и прекратить начатое знакомство. Но тётя Поля была уже совершенно спокойна и сказала: "А это уж моя забота. В крайнем случае, скажу, что как будто вы временно уехали". Мы как будто поменялись ролями.
Тётя Поля на обратном пути много смеялась и приговаривала: "Все они таковы! Все они таковы!" А я шла, хоть и удовлетворённая исходом дела, но несколько тревожная.
Тётя Поля сдержала своё слово, и в дальнейшем всё хорошо обошлось, как будто для меня этого эпизода и не существовало. Тётя Поля решила трудную задачу по принципу "и волки сыты и овцы целы".
