Хата в Розумивке (1922-23)
Nov. 28th, 2009 03:51 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
alexjourbaСтроим хату
В 1922 году отца выбрали председателем сельского совета и он подал заявление на пленум сельсовета, чтобы ему выделили под усадьбу землю.
Заявление рассмотрели и выделили кусок неудобной земли – пустырь под самым лесом, что через лощину под горой в трехстах метрах за селом. Это был косогор с уклоном в 45°. На этом клочке не было никакого пахотного слоя и на нем ничего никогда не росло. Даже сорняки не росли - один коричневый орешник, где почву не укопнешь лопатой, до того она была бедна.
На Украине весна начинается раньше, чем в России. В марте месяце солнце начинает пригревать так, что снег дружно тает и от земли валит пар. Тогда начинаются посевные работы, а близ хаты люди садят огороды. Сеют яровые культуры - пшеницу, овес, ячмень, просо, гречиху, коноплю, бахчевые и огородные культуры: свеклу, картофель, морковь, огурцы, помидоры. С первыми теплыми днями, когда снег сошел вешними водами, а по лощинам пророкотали мутными потоками ручьи, мы с отцом подготовили лопаты и пошли расчищать место под хату и сарай на отведенном нам месте. Надо было срыть косогор и врезаться в бугор так, чтобы можно было на этом месте построить хату и сарай. Да еще и токовище для обмолота хлеба, складирования скирд снопов, обмолоченной соломы, сена.
Первым делом мы по краю русла забили колья и забрали их плетнем из хвороста, так чтобы срытая с косогора земля не засыпала русло. Помаленьку начали с верха скапывать слой за слоем эту гору, сбрасывая вручную землю сверху вниз метров на восемь под самый плетень. Апрель и май мы ежедневно с утра до поздней ночи долбили, срывали этот косогор с часовым перерывом на обед. Работали мы часов по 16, копали, возили землю тачками под откос и когда был расчищен ровный участок под хату и сарай, выкопали ямы под дубовые столбы и начали готовить лес-материал на постройку хаты.
В начале июня из Самары приехали хозяева - вдова с тремя ребятами и нам пришлось срочно делать шалаш и перебираться в него на свой участок. Шалаш построили просторный, капитальный, в нем могла поместиться большая семья. Покрыли мы шалаш толстым слоем соломы, внутрь наносили душистого сена, посреди поставили стол и зажили в шалаше, как кочевники или первобытные люди.
Лесничество выделило нам лесоматериал, дядя Яков и дядя Антон помогли нам его вывезти. Вот так мы начали это строительство. Поставили столбы, скрепили их брусьями, обвязали по верху матицами, возвели стропила, обшили слегами, а стены забрали плетнем из расколотых толстых плах.
На потолок и на оконные и дверные коробки потребовался пиломатериал и нам с отцом пришлось распиливать толстые, дубовые кругляки на доски продольной пилой. Подготовка лесо и пиломатериала, а так же постройка хаты заняла у нас все лето и осень. Обмазку хаты глиной перемешанной с половой и соломой нам помогали наши родственники и соседи.
После просушки хату нужно было штукатурить и уже сверх штукатурки побелить белой глиной.
Дверные коробки, двери, рамы нам изготовил столяр Деркач Григорий.
На кладку печи потребовался кирпич и мы готовили сами кирпич - сырец из глины и песка, а обожженный кирпич на под печи и трубу привезли из помещичьей усадьбы. Сложили печь и лежанку, вывели дымовую трубу, покрыли крышу толстым слоем соломы и сверху облили жидкой глиной. Забрали досками потолок, наносили опилок, а поверх опилок насыпали песку.
Хата сохла до самых заморозков с открытыми дверями и окнами. Только когда уже из-за холода в шалаше жить было невозможно, мы перебрались во вновь отстроенную хату.
Под одной же крышей с хатой мы построили сарай для скотины, которой еще у нас и в помине не было. Затопили печь, протопили трубу, устроили полок - кровать и стали жить в своей хате «не боясь ни бога ни черта». Никто нас не тронет, не попросит освободить эту жилплощадь, которую мы своими руками построили и она была нашей собственностью, приобрели мы ее сами, затратив без счета физическую силу и энергию.
Рядом с сараем мы в косогоре выкопали пещеру, укрепили у нее крышу, сделали вход, поставили двери и получился отличный погреб. Мы в него засыпали картошку, поставили бочки с огурцами, капустой, борщом. Выкопали сами колодец, куда набралось скоро много хорошей холодной воды, которая была очень чистой и вкусной.
Гребешки
1923 год на Украине был очень засушливый, поэтому хлеб не уродился, огородные культуры тоже.
Картофель и другие овощи против других дождливых лет были очень плохие. Недостаток продуктов питания сильно отразился на бедняцких семьях и началась голодовка.
У нас тоже не было ни муки ни крупы, ни овощей. У кулацких и зажиточных семей был и хлеб и пшено и постное масло, но чтобы выменять что-нибудь из этого, надо было иметь необходимые вещи для жизни: одежду, мыло, ткани, иголки, гребешки чесать голову и так далее.
В те послереволюционные годы промышленность была разрушена гражданской войной и в селах не было ни керосина, ни мануфактуры, ни железоскобяных изделий. Освещались в ночное время суток кто чем мог - лучина, сальные свечи, масляные плошки.
И решил я делать гребешки из коровьих рогов, чтобы менять их на хлеб. Это дело не простое, надо чем-то обрабатывать рог. Чтобы распилить рог, расправить его, нарезать зубья крупные и мелкие нужен инструмент. Нашел я несколько коровьих рогов, распилил ножовкой поперек и вдоль, чтобы получилась пластина из которой бы получился гребень.
Нагрел в печке чугун воды, опустил заготовку в кипяток. Думал размякнет, вытащил, попробовал - не тут-то было, как был твердый рог так и остался, ни сколечко не обмяк. Вывод ясен: этот материал при температуре 100 градусов не расправляется и нужна более высокая температура. Беру железную кочергу, вешаю на нее заготовку и сую в горящую печь. Не успел оглянуться - рог горит ярким пламенем. Выхватываю и бросаю в чугун с кипятком.
Зашипело, вонючего дыма полна хата, мама ругается и открывает дверь чтобы проветрить помещение. Достал я из чугуна заготовку, а она в руках ломается, обуглилась, сгорела. Испортил заготовку!
Было у нас немного технического масла в банке - оленафта. Обмакнул я другую заготовку в оленафт, сунул в печь на железном стержне, масло на заготовке вспыхнуло и роговое кольцо начало расправляться.
Выхватил я заготовку и зажал в деревянных зажимах из дубовых досочек. Подождал, пока остынет и вытащил из под пресса. Получилась прямая, роговая пластина, как раз для гребешка. Выровнял я ее драчовым напильником, придал ей форму гребня, огладил стеклянным осколком и отполировал куском резиновой подошвы.
Получилась блестящая пластинка, очень красивая, сияет как зеркальная. Осталось сделать главное - нарезать на обеих сторонах зубья: на одной стороне редкие, на другой густые, чтобы хорошо вычесывали из головы паразитов, которых в каждой деревенской голове было множество. И у нас тоже вши были.
Был у меня лобзик для густых зубьев, а для редких пришлось делать специальную пилочку на обратной стороне ножа. И вот я взялся нарезать зубья. Половина летнего дня ушла у меня на эту работу. Рука онемела, спина заболела, но несмотря ни на что я был крайне доволен своей работой.
Первый гребешок я попробовал на своей голове. Чешет хорошо - вычесал десятка три вшей разного размера.
И этот первый гребешок понес к семейству зажиточного крестьянина Голынского.
Хозяина дома не было, а была дома хозяйка с двумя дочками. Как увидали у меня гребешок, то глаза у всех загорелись. Хозяйка спрашивает:
- Сколько ж стоит твой гребенец?
Я ей ответил:
- Як дасте хлибину та сала четвертину, то я и отдам!
Сходила она в чулан принесла круглую ржаную булку хлеба и кусок сала и говорит:
- Неси Вася до дому та никому не показывай!
Взял я хлеб и сало, накрыл пиджачком и понес домой. Приношу домой, положил на стол:
- Вот смотрите,что я принес!
И разнесся по селу слух, что "Вася Дынысив умие робыть грибинци".
Идут заказчики, несут рога, несут кто печеный хлеб, кто сало. Вот так я снабжал сельских жителей своим изделием и остался жив, здоров до нового урожая.
Как только начало наливаться зерно мы со своей делянки нарезали колосков, насушили на печке, обмолотили, в руках вылущили зерно и мама сварила в горшке кашу. Наложила в миску каждому, полила постным маслом. Вот была еда! Вкусная, душистая, запах на всю хату.
Появилась молодая картошка, огурцы, помидоры и народ начал оживать.
Подошла уборочная страда, надо было убирать хлеба, косить, вязать в снопы, складывать в копны, вывозить на тока, молотить, веять, молоть, и из муки нового урожая печь душистый, свежий хлеб.
Что может быть вкуснее свежего только что вынутого из печи ржаного хлеба?
Отрежет отец горбушку, даст тебе в руку, откусишь и с хрустом жуешь. Вот была вкуснятина!
Вот теперь можно не бояться, что помрешь от голода.
Все повеселели, приободрились. Вечерами на заветных местах, где собиралась молодежь, послышались хоровые песни сельских песенников. По воскресным дням на перекрестных дорогах, на бревнах, возле избы читальни или на лесной опушке собиралась молодежь. Девушки и парни пели, потом появлялись сельские гармонисты и под гармонь или струнный оркестр начинались парные танцы: полька, краковяк и другие, бытовавшие в ту пору в деревнях.
Ветряк
Чтобы из зерна получить муку, нужно иметь какое-то приспособление или машину, которая вращала бы камни - жернова.
Первобытные люди на заре своего развития зерно растирали между двух камней. Потом додумались вставить ручку и вращать верхний камень. Дело пошло быстрее и производительность увеличилась и качество муки улучшилось.
Потом уже много лет спустя, какой-то пытливый, вероятно, старик додумался использовать силы природы - ветер и силу воды рек и речек. Сделал ветряную и водяную мельницы. Ветер вращал крылья, крылья вращали вал, через систему деревянных шестерен вал приводил во вращение вертикальный вал, который уже вращал верхний жернов - этот большой, круглый камень, диаметром в пять или семь четвертей.
Четверть - это расстояние между большим и средним пальцем взрослого мужчины.
В переводе на метрическую систему измерения получается, что пять четвертей /пятерик/ в диаметре один метр, а семерик - полтора метра.
Мельница имела поворотную систему, чтобы использовать ветер с любой стороны. Вокруг мельницы кругом устанавливались столбики, на которые надевалась деревянная втулка с воротком и это приспособление при помощи каната соединялось с длинным, толстым бревном, а бревно поворачивало подвижную часть мельницы на фундаменте.
Ветер почти никогда не дует с одной стороны, и вот этим поворотным приспособлением ветряную мельницу всегда можно повернуть против ветра. Тогда мельница будет работать в полную силу, жернов будет вертеться быстрее и муки из под жернова будет сыпаться больше.
Вот ветер изменил свое направление, а это определяли по флюгеру, который установлен на крыше, и мирошник – то есть мельник говорит:
- Давайте ребята поставим млын на витер!
Люди выходят из помещения и воротком ходят вокруг столбика, накручивают канат на втулку, а канат тянет бревно и за бревном поворачивается вся мельница. Тогда ветряное мукомольное производство снова продолжается.
В первый раз я понес на ближний ветряк мешок зерна пуда три. Нести мне его было с километр.
Подошел я к мельнице, по ступенькам занес на второй этаж, поставил мешок на весы с двумя чашами. Такие простые весы называются коромысловые. На одну чашу ставиться мешок, на вторую гири. Мельник взвесил и говорит:
- Ровно три пуда /48 кг/
Народа - помольщиков было не так много - человека три. Занял я очередь и начал разглядывать устройство мельницы. Жернова закрыты круглой коробкой из жести. Над жерновами на подставках стоит четырехгранный (конусом к низу) ящик, в него насыпают зерно и этот ящик называется кош.
Из коша зерно сыплется в регулятор. Это такая деревянная коробка, при помощи которой можно подавать в жернова зерно - больше или меньше.
Зерно, прошедшее через жернова, превращается в муку. При большей подаче зерна из регулятора получается крупный помол, при меньшей -мелкий помол. Мука ссыпается в ящик и далее по лотку в мешок, подвешенный на крючьях.
Посмотрел я на это устройство и удивился, как это человек все хорошо придумал, и даже здорово придумал.
Пока я рассматривал это устройство, моя очередь подошла. Мельник взял гарнцевый сбор /определенная самим мельником емкость зерна за помол, как плата/ и разрешил засыпать зерно в кош.
Высыпав зерно в кош, я по лесенке спустился вниз, подвесил на крючки мешок и пощупал рукой муку, бежавшую толстой струйкой из летка. Мука было теплая-теплая, мягкая-мягкая, и у нее был какой-то особенный запах вкусный.
Пока мое зерно перемалывалось, все мое лицо, шапка и одежда покрылись белой, тончайшей мучной пылью - бусом. Муки по объему получилось больше, чем зерна и мне пришлось утрясать и уталкивать муку в мешок деревянным толкачем.
Но вот мое зерно смололось, кто-то другой засыпал зерно в кош, а я завязал свой мешок, взвалил его на плечи и пошел домой.
Маслобойка
В этом году у нас на поле урожай рыжика можно сказать был отличный. С небольшого участка мы собрали и намолотили три мешка зерна рыжика. Это зерно мелкое, поменьше проса на половину, по цвету оранжевое, отчего и называется рыжик, но в зерне масла много и его культивируют наравне с подсолнечником, коноплей и сурепкой.
Масло это очень вкусное и питательное. Набрал я рыжика пол мешка и понес его на маслобойку. До революции в селе было две маслобойки, хозяйничали в них евреи Хаим и Ёся, но после событий 1917 года они свои маслобойки продали сельским богатеям, а сами уехали в Елисаветград, переименованный после 1917 года в Кировоград.
Принес я мешок с рыжиком на маслобойку Нимецкого - это его прозвище уличное, а фамилия его Голынский.
Помещалась маслобойка в большом сарае, оборудована была крупорушкой, на которой очищали подсолнечное семя от шелухи, рядом стояла плющилка, на которой между двух железных вальцев зерно расплющивали-раздавливали. В конце помещения стояла печь с большой, круглой, чугунной сковородой, на которой разогревали до восьмидесяти градусов расплющенное зерно.
Засыпанное на сковороду зерно все время перемешивалось лопатками, чтобы оно не пригорело. Рядом у продольной стены помещения установлен пресс, который состоит из двух длинных и толстых дубовых бревен. Один конец этих бревен связан железным шарниром, а вторые концы через деревянный винт дают возможность верхнему бревну подниматься вверх и вниз. Когда зерно на сковороде разогреется до восьмидесяти градусов, его высыпают в холщевый мешок и ставят под пресс и запускают винт во вращение.
Под большой тяжестью дубового бревна винт самостоятельно крутится, пока пресс опустится на мешок с горячим зерном в прессе. Для увеличения давления, колесо, укрепленное на штоке винта, усилием трех-четырех человек начинают вращать в сторону давления, и тогда масло начинает течь по желобку в подставленное ведро или в какую другую посуду - бидон, бутыль или в сулею из обожженной глины.
Масляный запах начинает щекотать ноздри, я вынимаю из кармана кусок хлеба, припасенный для этого случая, макаю его в свое, свежее, горячее масло, откусываю от куска и с наслаждением жую эту вкусную, ни с чем не сравнимую еду.
Стоя в очереди я видел какое масло вытекает из-под пресса от различных семян. От рыжика получается масло светло-коричневое, из подсолнечника светло-желтое, маковое масло совсем светлое, из сурепки зеленое, конопляное с зеленоватым оттенком, из тыквенных семечек - желтоватое. У макового масло вкус особенный, сладковатый.
При помощи винта дуб поднимается вверх, из пресса извлекается жмых, который применяется для корма свиней. Жмых размачивают в воде, сдабривают вареной картошкой, свеклой и прочими добавками. Но от таких сортов жмыха, как подсолнечный, маковый или тыквенный не откажется и человек.
Из подсолнечного готовят халву с добавкой сахара, из конопляного, распаренного в кипятке получается вкусная приправа к пампушкам. Конопляная макуха белая, как молоко.
Положил я свой жмых в мешок, закинул за плечи, рассчитался с хозяином, взял ведро с маслом и пошел домой. Принес, поставил ведро с маслом посреди хаты, отца дома не было, а мама и говорит:
- Ну, вот это хорошо! Теперь будет чем пшенную кашу намасливать! Садись, давай обедать. Я как раз сварила пшенную кашу, тут Одарка за кофту пшена принесла!
Достает из печки глиняный горшок, наложила каши в миску, полила сверху свежим рыжиковым маслом, и я принялся уплетать горячую кашу с маслом.
Стрелка
Однажды вечером мы с мамой смотрим в окно и видим - идет отец и ведет под уздцы лошадь. Таких лошадей в деревне не было. И видом не видывали и слухом не слыхали про таких красавцев коней. Гнедая красавица донской породы.
Живот у нее огромный видать жеребая. Привел отец и рассказывает:
- Прошлой ночью в село к нам заехал Буденовский кавалерийский эскадрон.
Расквартировались они переночевали, а утром командир эскадрона зашел в сельсовет и отцу, как председателю сельсовета говорит:
- Нам необходимо у вас мобилизовать десять хороших коней! Эскадрон пополнился новыми конармейцами и в эскадроне не хватает лошадей. И еще у нас четыре лошади оказались жеребые - мы их оставляем в распоряжение комбеда, отдайте их безлошадным беднякам.
Отец знал, где есть добрые кони, вызвал хозяев и велел вести на майдан своих лошадей. У богатеев были лошади взятые из помещичьих усадеб, хорошие вороные жеребцы. Вот им-то и пришлось отдать их на пополнение кавалерийскому буденовскому эскадрону, спешившему на польский фронт. Собрание комитета бедноты вынесло решение раздать ремонтных лошадей безлошадным беднякам и вот по этому решению нам досталась кобыла донской породы по кличке Стрелка.
Эта тонконогая, высокая красавица ходила только под седлом, а воз с поклажей не возила. Мы конечно этого не знали. Как обычно отец принялся снаряжать телегу и сбрую: хомут, седелку, уздечку, вожжи, чересседельник.
Пока подбиралась сбруя, приводилась в работоспособность телега шло время. Я водил Стрелку в ночное, она оказалась хорошей, ласковой лошадью и на зов отзывалась ржанием и стояла смирно, пока я ее распутывал и одевал уздечку. Стояла спокойно, пока я уцепившись за холку закидывал правую ногу ей на спину и усаживался верхом. Ехал верхом тихо – шагом и не торопясь. Полевые работы не так давно закончились.
Водили мы лошадей в ночное на неудобные земли, урочище это называлось «балки». Состояло оно из нескольких оврагов очень глубоких, там никто эту землю не занимал. В «балках» росло разнотравье и лошади за ночь хорошо кормились. Вечером как-то я собрался вести Стрелку в ночное, начал выводить ее из сарая, а она заартачилась и ни в какую. Как я ее ни упрашивал она все равно упирается и не выходит.
На том и кончилось - не идешь, ну и стой дома! Так я и не поехал в ночное. А утром встали, пошел я в сарай а там!
Лошеночек лежит маленький со звездочкой на лбу и все четыре ножки беленькие в чулочках. Зашел я в хату и говорю:
- Была одна лошадь, а теперь будет две!
Отец пошел в сарай, посмотрел на жеребенка и говорит:
- Жеребца нам привела!
Мы все были очень рады, теперь Стрелка отдохнет и можно будет запрягать ее в телегу и ездить куда надо. В поле, на базар, в Кировоград. Недели через две отец запряг Стрелку в телегу и хотел ей сказать:
- Но!
Взялся за вожжи, дернуть еще не успел, как Стрелка взвилась на дыбы, попятилась задом, подвернула передок и оглобля трах! и подломилась. Как тут ехать без оглобли? Пришлось Стрелку распрягать и поставить в сарай. Отец ругается на чем свет стоит. Наградили! Она же не знает что такое упряжь и телега! Как теперь быть?
- Мать, перемать! В душу мать! Разтуды, перетуды!
А Стрелка вся дрожит, вся покрылась белой пеной и бока ходят ходуном, а жеребенок сунул голову под вымя и посасывает молоко. Молока у Стрелки было много и я, грешным делом, ходил к ней по утрам и вместе с жеребенком нацеживал в кружку и пил. До чего же сладкое кобылье молоко! Не даром татары да казахи с киргизами из кобыльего молока готовят кумыс. Оказывается кумыс хмельной получается потому, что в кобыльем молоке много сахара. Отец был настойчивый и все пытался объездить Стрелку и приучить ее выполнять все работы по сельскому хозяйству говоря:
- На кой черт нам нужна верховая лошадь?
И вот тут его как будто осенило:
- А ну Вася, садись верхом на Стрелку!
А Стрелка стоит запряженная в телегу и дрожит. Встал я на оглоблю ногой, прыгнул на спину Стрелки, позади седелка и наша Стрелка пошла, пошла без всякого сопротивления. И вот только так, со мной у себя на спине, Стрелка ездила, куда угодно, в поле, на любую гору везла воз со снопами, воз с дровами, воз с мешками.
Стоило мне с нее сойти, как тут же поднималась на дыбы, .ломала оглобли, рвала на себе упряжь.
Помучившись с такой лошадью до осени отец отвел ее вместе с жеребенком на базар в Ставидлы и продал, а домой привел стельную корову.
Вот такой случай был у нас с кобылой донской породы, не желавшей ходить в упряжке с телегой.
Коваль Махтей
По-русски это кузнец, который из железа отковывает разные изделия: ножи, топоры, ухваты, сковородники, подковы, крючки, петли, сваривает сломанную ось от телеги, оковывает ободья колес, скобы, костыли, шилья. Одним словом это мастер железо-скобяных изделий.
Коваль - от украинского слова ковать. Мне очень нравилось стоять и глазеть на работу кузнеца, моего крестного отца Деуша Махтея Кузьмича.
Кузница у него была построена под крутой горой, на которой стояло шесть ветряных мельниц. Черное закопченное помещение, в котором установлено горно с вытяжным зонтом, мех для подачи воздуха к горну, наковальня и верстак с двумя слесарными тисами. В одном углу, возле горна находится большая куча древесного и каменного угля, а в другом углу куча всякого железного хлама: железные прутья, старые топоры, подковы, скобы, крючья, ломы, шины со старых тележных колес, зубья от железных борон, плужные лемеха, куски проволоки разной толщины.
Это было богатство, которое служило целым состоянием для этого мастера большой руки.
Мне очень хотелось тоже стать кузнецом, вот я и ходил в эту кузню и летом и зимой, как только находился свободный от работы денек.
Да к тому же у Махтея было три сына. Средний из них Иосиф был моим сверстником - одногодком. Старший сын Савелий был старше нас лет на пять и уже работал подручным у отца молотобойцем. Гриша младший был года на три моложе нас.
Еще у них в семье было две девочки младше Гриши: Наташка и Ольга.
Семья эта была очень дружная, музыкальная. Сам Махтей хорошо играл на скрипке, Савелий играл на гармошке, Гриша на балалайке, а Иосиф на гитаре. Одним словом это был целый оркестр, которому я помогал играть на бубне.
В кузнице, чтобы не бездельничать я первоначально качал за веревку рычаг от меха, подававшего в горн воздух, и это тоже была работа. От хорошего дутья угли в горне разгорались сильнее и металл в горне при такой температуре разгорался до нужной ковочной температуры. Чем больше нагрет металл, тем лучше он поддается ковке. В таком горне можно нагреть металл до такой температуры, что он раскалится до белого каления и начнет плавиться, потечет. Сопровождается этот процесс сильным искрением.
Под правой рукой кузнеца стоит столик на котором установлены различные кузнечные инструменты: клещи, бородки, зубила, гладилки, обкатки, правилки.
По левую руку деревянный чан с водой и ведро с оленафтом для закалки топоров, шильев, зубил, бродков, ножей служит эта жидкость. Возле наружной стенки стояло точило – большой вращающийся камень.
Вот металл в горне разгорелся до светло-красного каления. Он круглый и из него нужно отковать подкову. Кузнец выхватывает его клещами за один конец и поворачиваясь на 180° кладет его на наковальню. В правой руке у него молоток – ручник и этим молотком он показывает молотобойцу где нужно наносить удары. Если ручник положен на наковальню плашмя, нужно прекратить удары большим молотом.
Тогда кузнец ударами ручника поправляет изделие и если оно не готово, но уже остыло, то вторично кладут его в горн для нагрева.
Более тяжелые детали, например тележные оси, требуют дольшей обработки и кроме молотобойца нужен еще один молотобоец. Тогда работа идет в два молота, бьют поочередно по детали, а кузнец подбивает ручником. Получается не работа, а музыкальный момент:
- Бух,бух,тра,та,та. Бух,бух-тра,та,та - раздается по всему селу.
Это звонкие звуки кувалд, молотка о поковку и наковальни. Опять Махтей кому-то бричку оковывает. А Махтей действительно, делал такие особо звонкие колеса, что они своим звоном на ходу отличались особенно. Едет дядько на пароконной бричке далеко за селом и ее слышно версты за три-четыре, и все говорят:
- Это Махтеева работа!
Секрет был прост - он на оси ставил тарелки из углеродистой стали, которые при соприкосновении со ступицей колеса издавали такой звонкий звук. И вот поэтому у Махтея всегда было много работы.
К нему приезжали мужики – богатеи - куркули с заказами на оковку новых бричек из окружающих сел верст за пятнадцать – двадцать.
Я тоже старался научиться что-нибудь отковать себе. Когда они уходили в хату обедать я брал кусок толстой проволоки и ковал себе шилья, швайки, резцы, наколюшки, ножик. Поковки обрабатывал напильником, точилом, закаливал в оленафте, получался хороший, нужный инструмент.
Струг и нож мне Махтей отковал из старой сабли. Помогал я при необходимости и вторым молотобойцем. Долбил по раскаленному железу пятнадцатифунтовой кувалдой.
После такой работы у меня болели лопатки. Характер у Махтея был добрый, но он страдал запоем. Бывало работает месяц, три, полгода - водки в рот не берет. Заведет хозяйство: лошадь, корову, оденет всю семью в хорошие одежды, сам оденется прилично и живут в достатке.
Но вот сделает кому-нибудь очень нужную вещь, тот принесет бутылку водки в благодарность – магарыч.
Выпьют с Махтеем эту бутылку и тут пошла писать губерния - Махтей загулял. Пьет день, два, неделю, месяц. Пропьет лошадь с телегой и сбруей, пропьет корову, одежду, останется в одних портах.
И вот уже подойдет такая пора, что не на что купить водки. Тогда одумается и начинает опять вкалывать, а водки уж и в рот не берет.
Опять Махтеева кузня задымила и с утра до вечера слышен звон молотков о наковальню. Кипит работа, шумит горно, раскаленный металл ложится на наковальню и под золотыми руками кузнеца превращается в детали такие: как тяпки с лебединой шейкой, ухват с красиво загнутыми в спираль концами, сковородник, из которого ни одна сковородка не выскользнет, топор такой звонкий, такой острый и так к любому дереву прилипчивый, что любой плотник или столяр за такой топор ничего не пожалеет.
Придет охотник со сломанным замком от ружья, просит кузнеца:
- Будь добр,сделай!
Пружина лопнула у замка или курок сломался - Махтей сделает, да еще и лучше нового. Это был не простой кузнец, а мастер своего дела, настоящий умелец, кузнец высокого класса, золотые руки.
Он отлично знал металл, его структуру, его поведение. Мог из мягкого железа сделать твердый напильник. Мог мягкое железо науглеродить и закалить так, что получится любой инструмент: зубило, бородок, ключ, долото, стамеска, лезвие для рубанка отличного качества.
Через месяц-другой все становится на свои места: опять у Махтея в сарае замычала корова, на столе к хлебу появилось молоко, ребята сыты, одеты. В сарае заржал конь, телега стоит на дворе. Можно теперь излишек изделий свозить на районный базар и продать за деньги и на них купить у евреев железа для работы.
Но вот пришло такое время, что железа нигде не стало и его не купишь ни за какие деньги. И тогда подсмотрел Махтей старую заводскую трубу от разрушенного спиртоводочного завода помещика Раевского одиноко стоявшую на пустыре. Эта труба была четырехугольная и скреплена она была для прочности железными обручами. Вот эти то обручи и приглянулись Махтею.
Их можно было добыть только разрушив трубу. Он делает в фундаменте две дыры, закладывает в них два пороховых заряда, соединяет их с бикфордовым шнуром, поджигает шнуры и отходит на безопасное расстояние на гору. Заряды рвутся, труба подскакивает от фундамента на метр вверх, падает и разваливается на части.
Железо: скобы, костыли, громоотвод было все собрано и погружено на телегу, а потом свезено к кузне. Есть железо - есть работа. Есть за работу плата - этим и жив кузнец со своей семьей.
Слава об Махтее кузнеце, о его работе ходила не только по селам, но даже за проделами Александровского района.
В 1922 году отца выбрали председателем сельского совета и он подал заявление на пленум сельсовета, чтобы ему выделили под усадьбу землю.
Заявление рассмотрели и выделили кусок неудобной земли – пустырь под самым лесом, что через лощину под горой в трехстах метрах за селом. Это был косогор с уклоном в 45°. На этом клочке не было никакого пахотного слоя и на нем ничего никогда не росло. Даже сорняки не росли - один коричневый орешник, где почву не укопнешь лопатой, до того она была бедна.
На Украине весна начинается раньше, чем в России. В марте месяце солнце начинает пригревать так, что снег дружно тает и от земли валит пар. Тогда начинаются посевные работы, а близ хаты люди садят огороды. Сеют яровые культуры - пшеницу, овес, ячмень, просо, гречиху, коноплю, бахчевые и огородные культуры: свеклу, картофель, морковь, огурцы, помидоры. С первыми теплыми днями, когда снег сошел вешними водами, а по лощинам пророкотали мутными потоками ручьи, мы с отцом подготовили лопаты и пошли расчищать место под хату и сарай на отведенном нам месте. Надо было срыть косогор и врезаться в бугор так, чтобы можно было на этом месте построить хату и сарай. Да еще и токовище для обмолота хлеба, складирования скирд снопов, обмолоченной соломы, сена.
Первым делом мы по краю русла забили колья и забрали их плетнем из хвороста, так чтобы срытая с косогора земля не засыпала русло. Помаленьку начали с верха скапывать слой за слоем эту гору, сбрасывая вручную землю сверху вниз метров на восемь под самый плетень. Апрель и май мы ежедневно с утра до поздней ночи долбили, срывали этот косогор с часовым перерывом на обед. Работали мы часов по 16, копали, возили землю тачками под откос и когда был расчищен ровный участок под хату и сарай, выкопали ямы под дубовые столбы и начали готовить лес-материал на постройку хаты.
В начале июня из Самары приехали хозяева - вдова с тремя ребятами и нам пришлось срочно делать шалаш и перебираться в него на свой участок. Шалаш построили просторный, капитальный, в нем могла поместиться большая семья. Покрыли мы шалаш толстым слоем соломы, внутрь наносили душистого сена, посреди поставили стол и зажили в шалаше, как кочевники или первобытные люди.
Лесничество выделило нам лесоматериал, дядя Яков и дядя Антон помогли нам его вывезти. Вот так мы начали это строительство. Поставили столбы, скрепили их брусьями, обвязали по верху матицами, возвели стропила, обшили слегами, а стены забрали плетнем из расколотых толстых плах.
На потолок и на оконные и дверные коробки потребовался пиломатериал и нам с отцом пришлось распиливать толстые, дубовые кругляки на доски продольной пилой. Подготовка лесо и пиломатериала, а так же постройка хаты заняла у нас все лето и осень. Обмазку хаты глиной перемешанной с половой и соломой нам помогали наши родственники и соседи.
После просушки хату нужно было штукатурить и уже сверх штукатурки побелить белой глиной.
Дверные коробки, двери, рамы нам изготовил столяр Деркач Григорий.
На кладку печи потребовался кирпич и мы готовили сами кирпич - сырец из глины и песка, а обожженный кирпич на под печи и трубу привезли из помещичьей усадьбы. Сложили печь и лежанку, вывели дымовую трубу, покрыли крышу толстым слоем соломы и сверху облили жидкой глиной. Забрали досками потолок, наносили опилок, а поверх опилок насыпали песку.
Хата сохла до самых заморозков с открытыми дверями и окнами. Только когда уже из-за холода в шалаше жить было невозможно, мы перебрались во вновь отстроенную хату.
Под одной же крышей с хатой мы построили сарай для скотины, которой еще у нас и в помине не было. Затопили печь, протопили трубу, устроили полок - кровать и стали жить в своей хате «не боясь ни бога ни черта». Никто нас не тронет, не попросит освободить эту жилплощадь, которую мы своими руками построили и она была нашей собственностью, приобрели мы ее сами, затратив без счета физическую силу и энергию.
Рядом с сараем мы в косогоре выкопали пещеру, укрепили у нее крышу, сделали вход, поставили двери и получился отличный погреб. Мы в него засыпали картошку, поставили бочки с огурцами, капустой, борщом. Выкопали сами колодец, куда набралось скоро много хорошей холодной воды, которая была очень чистой и вкусной.
Гребешки
1923 год на Украине был очень засушливый, поэтому хлеб не уродился, огородные культуры тоже.
Картофель и другие овощи против других дождливых лет были очень плохие. Недостаток продуктов питания сильно отразился на бедняцких семьях и началась голодовка.
У нас тоже не было ни муки ни крупы, ни овощей. У кулацких и зажиточных семей был и хлеб и пшено и постное масло, но чтобы выменять что-нибудь из этого, надо было иметь необходимые вещи для жизни: одежду, мыло, ткани, иголки, гребешки чесать голову и так далее.
В те послереволюционные годы промышленность была разрушена гражданской войной и в селах не было ни керосина, ни мануфактуры, ни железоскобяных изделий. Освещались в ночное время суток кто чем мог - лучина, сальные свечи, масляные плошки.
И решил я делать гребешки из коровьих рогов, чтобы менять их на хлеб. Это дело не простое, надо чем-то обрабатывать рог. Чтобы распилить рог, расправить его, нарезать зубья крупные и мелкие нужен инструмент. Нашел я несколько коровьих рогов, распилил ножовкой поперек и вдоль, чтобы получилась пластина из которой бы получился гребень.
Нагрел в печке чугун воды, опустил заготовку в кипяток. Думал размякнет, вытащил, попробовал - не тут-то было, как был твердый рог так и остался, ни сколечко не обмяк. Вывод ясен: этот материал при температуре 100 градусов не расправляется и нужна более высокая температура. Беру железную кочергу, вешаю на нее заготовку и сую в горящую печь. Не успел оглянуться - рог горит ярким пламенем. Выхватываю и бросаю в чугун с кипятком.
Зашипело, вонючего дыма полна хата, мама ругается и открывает дверь чтобы проветрить помещение. Достал я из чугуна заготовку, а она в руках ломается, обуглилась, сгорела. Испортил заготовку!
Было у нас немного технического масла в банке - оленафта. Обмакнул я другую заготовку в оленафт, сунул в печь на железном стержне, масло на заготовке вспыхнуло и роговое кольцо начало расправляться.
Выхватил я заготовку и зажал в деревянных зажимах из дубовых досочек. Подождал, пока остынет и вытащил из под пресса. Получилась прямая, роговая пластина, как раз для гребешка. Выровнял я ее драчовым напильником, придал ей форму гребня, огладил стеклянным осколком и отполировал куском резиновой подошвы.
Получилась блестящая пластинка, очень красивая, сияет как зеркальная. Осталось сделать главное - нарезать на обеих сторонах зубья: на одной стороне редкие, на другой густые, чтобы хорошо вычесывали из головы паразитов, которых в каждой деревенской голове было множество. И у нас тоже вши были.
Был у меня лобзик для густых зубьев, а для редких пришлось делать специальную пилочку на обратной стороне ножа. И вот я взялся нарезать зубья. Половина летнего дня ушла у меня на эту работу. Рука онемела, спина заболела, но несмотря ни на что я был крайне доволен своей работой.
Первый гребешок я попробовал на своей голове. Чешет хорошо - вычесал десятка три вшей разного размера.
И этот первый гребешок понес к семейству зажиточного крестьянина Голынского.
Хозяина дома не было, а была дома хозяйка с двумя дочками. Как увидали у меня гребешок, то глаза у всех загорелись. Хозяйка спрашивает:
- Сколько ж стоит твой гребенец?
Я ей ответил:
- Як дасте хлибину та сала четвертину, то я и отдам!
Сходила она в чулан принесла круглую ржаную булку хлеба и кусок сала и говорит:
- Неси Вася до дому та никому не показывай!
Взял я хлеб и сало, накрыл пиджачком и понес домой. Приношу домой, положил на стол:
- Вот смотрите,что я принес!
И разнесся по селу слух, что "Вася Дынысив умие робыть грибинци".
Идут заказчики, несут рога, несут кто печеный хлеб, кто сало. Вот так я снабжал сельских жителей своим изделием и остался жив, здоров до нового урожая.
Как только начало наливаться зерно мы со своей делянки нарезали колосков, насушили на печке, обмолотили, в руках вылущили зерно и мама сварила в горшке кашу. Наложила в миску каждому, полила постным маслом. Вот была еда! Вкусная, душистая, запах на всю хату.
Появилась молодая картошка, огурцы, помидоры и народ начал оживать.
Подошла уборочная страда, надо было убирать хлеба, косить, вязать в снопы, складывать в копны, вывозить на тока, молотить, веять, молоть, и из муки нового урожая печь душистый, свежий хлеб.
Что может быть вкуснее свежего только что вынутого из печи ржаного хлеба?
Отрежет отец горбушку, даст тебе в руку, откусишь и с хрустом жуешь. Вот была вкуснятина!
Вот теперь можно не бояться, что помрешь от голода.
Все повеселели, приободрились. Вечерами на заветных местах, где собиралась молодежь, послышались хоровые песни сельских песенников. По воскресным дням на перекрестных дорогах, на бревнах, возле избы читальни или на лесной опушке собиралась молодежь. Девушки и парни пели, потом появлялись сельские гармонисты и под гармонь или струнный оркестр начинались парные танцы: полька, краковяк и другие, бытовавшие в ту пору в деревнях.
Ветряк
Чтобы из зерна получить муку, нужно иметь какое-то приспособление или машину, которая вращала бы камни - жернова.
Первобытные люди на заре своего развития зерно растирали между двух камней. Потом додумались вставить ручку и вращать верхний камень. Дело пошло быстрее и производительность увеличилась и качество муки улучшилось.
Потом уже много лет спустя, какой-то пытливый, вероятно, старик додумался использовать силы природы - ветер и силу воды рек и речек. Сделал ветряную и водяную мельницы. Ветер вращал крылья, крылья вращали вал, через систему деревянных шестерен вал приводил во вращение вертикальный вал, который уже вращал верхний жернов - этот большой, круглый камень, диаметром в пять или семь четвертей.
Четверть - это расстояние между большим и средним пальцем взрослого мужчины.
В переводе на метрическую систему измерения получается, что пять четвертей /пятерик/ в диаметре один метр, а семерик - полтора метра.
Мельница имела поворотную систему, чтобы использовать ветер с любой стороны. Вокруг мельницы кругом устанавливались столбики, на которые надевалась деревянная втулка с воротком и это приспособление при помощи каната соединялось с длинным, толстым бревном, а бревно поворачивало подвижную часть мельницы на фундаменте.
Ветер почти никогда не дует с одной стороны, и вот этим поворотным приспособлением ветряную мельницу всегда можно повернуть против ветра. Тогда мельница будет работать в полную силу, жернов будет вертеться быстрее и муки из под жернова будет сыпаться больше.
Вот ветер изменил свое направление, а это определяли по флюгеру, который установлен на крыше, и мирошник – то есть мельник говорит:
- Давайте ребята поставим млын на витер!
Люди выходят из помещения и воротком ходят вокруг столбика, накручивают канат на втулку, а канат тянет бревно и за бревном поворачивается вся мельница. Тогда ветряное мукомольное производство снова продолжается.
В первый раз я понес на ближний ветряк мешок зерна пуда три. Нести мне его было с километр.
Подошел я к мельнице, по ступенькам занес на второй этаж, поставил мешок на весы с двумя чашами. Такие простые весы называются коромысловые. На одну чашу ставиться мешок, на вторую гири. Мельник взвесил и говорит:
- Ровно три пуда /48 кг/
Народа - помольщиков было не так много - человека три. Занял я очередь и начал разглядывать устройство мельницы. Жернова закрыты круглой коробкой из жести. Над жерновами на подставках стоит четырехгранный (конусом к низу) ящик, в него насыпают зерно и этот ящик называется кош.
Из коша зерно сыплется в регулятор. Это такая деревянная коробка, при помощи которой можно подавать в жернова зерно - больше или меньше.
Зерно, прошедшее через жернова, превращается в муку. При большей подаче зерна из регулятора получается крупный помол, при меньшей -мелкий помол. Мука ссыпается в ящик и далее по лотку в мешок, подвешенный на крючьях.
Посмотрел я на это устройство и удивился, как это человек все хорошо придумал, и даже здорово придумал.
Пока я рассматривал это устройство, моя очередь подошла. Мельник взял гарнцевый сбор /определенная самим мельником емкость зерна за помол, как плата/ и разрешил засыпать зерно в кош.
Высыпав зерно в кош, я по лесенке спустился вниз, подвесил на крючки мешок и пощупал рукой муку, бежавшую толстой струйкой из летка. Мука было теплая-теплая, мягкая-мягкая, и у нее был какой-то особенный запах вкусный.
Пока мое зерно перемалывалось, все мое лицо, шапка и одежда покрылись белой, тончайшей мучной пылью - бусом. Муки по объему получилось больше, чем зерна и мне пришлось утрясать и уталкивать муку в мешок деревянным толкачем.
Но вот мое зерно смололось, кто-то другой засыпал зерно в кош, а я завязал свой мешок, взвалил его на плечи и пошел домой.
Маслобойка
В этом году у нас на поле урожай рыжика можно сказать был отличный. С небольшого участка мы собрали и намолотили три мешка зерна рыжика. Это зерно мелкое, поменьше проса на половину, по цвету оранжевое, отчего и называется рыжик, но в зерне масла много и его культивируют наравне с подсолнечником, коноплей и сурепкой.
Масло это очень вкусное и питательное. Набрал я рыжика пол мешка и понес его на маслобойку. До революции в селе было две маслобойки, хозяйничали в них евреи Хаим и Ёся, но после событий 1917 года они свои маслобойки продали сельским богатеям, а сами уехали в Елисаветград, переименованный после 1917 года в Кировоград.
Принес я мешок с рыжиком на маслобойку Нимецкого - это его прозвище уличное, а фамилия его Голынский.
Помещалась маслобойка в большом сарае, оборудована была крупорушкой, на которой очищали подсолнечное семя от шелухи, рядом стояла плющилка, на которой между двух железных вальцев зерно расплющивали-раздавливали. В конце помещения стояла печь с большой, круглой, чугунной сковородой, на которой разогревали до восьмидесяти градусов расплющенное зерно.
Засыпанное на сковороду зерно все время перемешивалось лопатками, чтобы оно не пригорело. Рядом у продольной стены помещения установлен пресс, который состоит из двух длинных и толстых дубовых бревен. Один конец этих бревен связан железным шарниром, а вторые концы через деревянный винт дают возможность верхнему бревну подниматься вверх и вниз. Когда зерно на сковороде разогреется до восьмидесяти градусов, его высыпают в холщевый мешок и ставят под пресс и запускают винт во вращение.
Под большой тяжестью дубового бревна винт самостоятельно крутится, пока пресс опустится на мешок с горячим зерном в прессе. Для увеличения давления, колесо, укрепленное на штоке винта, усилием трех-четырех человек начинают вращать в сторону давления, и тогда масло начинает течь по желобку в подставленное ведро или в какую другую посуду - бидон, бутыль или в сулею из обожженной глины.
Масляный запах начинает щекотать ноздри, я вынимаю из кармана кусок хлеба, припасенный для этого случая, макаю его в свое, свежее, горячее масло, откусываю от куска и с наслаждением жую эту вкусную, ни с чем не сравнимую еду.
Стоя в очереди я видел какое масло вытекает из-под пресса от различных семян. От рыжика получается масло светло-коричневое, из подсолнечника светло-желтое, маковое масло совсем светлое, из сурепки зеленое, конопляное с зеленоватым оттенком, из тыквенных семечек - желтоватое. У макового масло вкус особенный, сладковатый.
При помощи винта дуб поднимается вверх, из пресса извлекается жмых, который применяется для корма свиней. Жмых размачивают в воде, сдабривают вареной картошкой, свеклой и прочими добавками. Но от таких сортов жмыха, как подсолнечный, маковый или тыквенный не откажется и человек.
Из подсолнечного готовят халву с добавкой сахара, из конопляного, распаренного в кипятке получается вкусная приправа к пампушкам. Конопляная макуха белая, как молоко.
Положил я свой жмых в мешок, закинул за плечи, рассчитался с хозяином, взял ведро с маслом и пошел домой. Принес, поставил ведро с маслом посреди хаты, отца дома не было, а мама и говорит:
- Ну, вот это хорошо! Теперь будет чем пшенную кашу намасливать! Садись, давай обедать. Я как раз сварила пшенную кашу, тут Одарка за кофту пшена принесла!
Достает из печки глиняный горшок, наложила каши в миску, полила сверху свежим рыжиковым маслом, и я принялся уплетать горячую кашу с маслом.
Стрелка
Однажды вечером мы с мамой смотрим в окно и видим - идет отец и ведет под уздцы лошадь. Таких лошадей в деревне не было. И видом не видывали и слухом не слыхали про таких красавцев коней. Гнедая красавица донской породы.
Живот у нее огромный видать жеребая. Привел отец и рассказывает:
- Прошлой ночью в село к нам заехал Буденовский кавалерийский эскадрон.
Расквартировались они переночевали, а утром командир эскадрона зашел в сельсовет и отцу, как председателю сельсовета говорит:
- Нам необходимо у вас мобилизовать десять хороших коней! Эскадрон пополнился новыми конармейцами и в эскадроне не хватает лошадей. И еще у нас четыре лошади оказались жеребые - мы их оставляем в распоряжение комбеда, отдайте их безлошадным беднякам.
Отец знал, где есть добрые кони, вызвал хозяев и велел вести на майдан своих лошадей. У богатеев были лошади взятые из помещичьих усадеб, хорошие вороные жеребцы. Вот им-то и пришлось отдать их на пополнение кавалерийскому буденовскому эскадрону, спешившему на польский фронт. Собрание комитета бедноты вынесло решение раздать ремонтных лошадей безлошадным беднякам и вот по этому решению нам досталась кобыла донской породы по кличке Стрелка.
Эта тонконогая, высокая красавица ходила только под седлом, а воз с поклажей не возила. Мы конечно этого не знали. Как обычно отец принялся снаряжать телегу и сбрую: хомут, седелку, уздечку, вожжи, чересседельник.
Пока подбиралась сбруя, приводилась в работоспособность телега шло время. Я водил Стрелку в ночное, она оказалась хорошей, ласковой лошадью и на зов отзывалась ржанием и стояла смирно, пока я ее распутывал и одевал уздечку. Стояла спокойно, пока я уцепившись за холку закидывал правую ногу ей на спину и усаживался верхом. Ехал верхом тихо – шагом и не торопясь. Полевые работы не так давно закончились.
Водили мы лошадей в ночное на неудобные земли, урочище это называлось «балки». Состояло оно из нескольких оврагов очень глубоких, там никто эту землю не занимал. В «балках» росло разнотравье и лошади за ночь хорошо кормились. Вечером как-то я собрался вести Стрелку в ночное, начал выводить ее из сарая, а она заартачилась и ни в какую. Как я ее ни упрашивал она все равно упирается и не выходит.
На том и кончилось - не идешь, ну и стой дома! Так я и не поехал в ночное. А утром встали, пошел я в сарай а там!
Лошеночек лежит маленький со звездочкой на лбу и все четыре ножки беленькие в чулочках. Зашел я в хату и говорю:
- Была одна лошадь, а теперь будет две!
Отец пошел в сарай, посмотрел на жеребенка и говорит:
- Жеребца нам привела!
Мы все были очень рады, теперь Стрелка отдохнет и можно будет запрягать ее в телегу и ездить куда надо. В поле, на базар, в Кировоград. Недели через две отец запряг Стрелку в телегу и хотел ей сказать:
- Но!
Взялся за вожжи, дернуть еще не успел, как Стрелка взвилась на дыбы, попятилась задом, подвернула передок и оглобля трах! и подломилась. Как тут ехать без оглобли? Пришлось Стрелку распрягать и поставить в сарай. Отец ругается на чем свет стоит. Наградили! Она же не знает что такое упряжь и телега! Как теперь быть?
- Мать, перемать! В душу мать! Разтуды, перетуды!
А Стрелка вся дрожит, вся покрылась белой пеной и бока ходят ходуном, а жеребенок сунул голову под вымя и посасывает молоко. Молока у Стрелки было много и я, грешным делом, ходил к ней по утрам и вместе с жеребенком нацеживал в кружку и пил. До чего же сладкое кобылье молоко! Не даром татары да казахи с киргизами из кобыльего молока готовят кумыс. Оказывается кумыс хмельной получается потому, что в кобыльем молоке много сахара. Отец был настойчивый и все пытался объездить Стрелку и приучить ее выполнять все работы по сельскому хозяйству говоря:
- На кой черт нам нужна верховая лошадь?
И вот тут его как будто осенило:
- А ну Вася, садись верхом на Стрелку!
А Стрелка стоит запряженная в телегу и дрожит. Встал я на оглоблю ногой, прыгнул на спину Стрелки, позади седелка и наша Стрелка пошла, пошла без всякого сопротивления. И вот только так, со мной у себя на спине, Стрелка ездила, куда угодно, в поле, на любую гору везла воз со снопами, воз с дровами, воз с мешками.
Стоило мне с нее сойти, как тут же поднималась на дыбы, .ломала оглобли, рвала на себе упряжь.
Помучившись с такой лошадью до осени отец отвел ее вместе с жеребенком на базар в Ставидлы и продал, а домой привел стельную корову.
Вот такой случай был у нас с кобылой донской породы, не желавшей ходить в упряжке с телегой.
Коваль Махтей
По-русски это кузнец, который из железа отковывает разные изделия: ножи, топоры, ухваты, сковородники, подковы, крючки, петли, сваривает сломанную ось от телеги, оковывает ободья колес, скобы, костыли, шилья. Одним словом это мастер железо-скобяных изделий.
Коваль - от украинского слова ковать. Мне очень нравилось стоять и глазеть на работу кузнеца, моего крестного отца Деуша Махтея Кузьмича.
Кузница у него была построена под крутой горой, на которой стояло шесть ветряных мельниц. Черное закопченное помещение, в котором установлено горно с вытяжным зонтом, мех для подачи воздуха к горну, наковальня и верстак с двумя слесарными тисами. В одном углу, возле горна находится большая куча древесного и каменного угля, а в другом углу куча всякого железного хлама: железные прутья, старые топоры, подковы, скобы, крючья, ломы, шины со старых тележных колес, зубья от железных борон, плужные лемеха, куски проволоки разной толщины.
Это было богатство, которое служило целым состоянием для этого мастера большой руки.
Мне очень хотелось тоже стать кузнецом, вот я и ходил в эту кузню и летом и зимой, как только находился свободный от работы денек.
Да к тому же у Махтея было три сына. Средний из них Иосиф был моим сверстником - одногодком. Старший сын Савелий был старше нас лет на пять и уже работал подручным у отца молотобойцем. Гриша младший был года на три моложе нас.
Еще у них в семье было две девочки младше Гриши: Наташка и Ольга.
Семья эта была очень дружная, музыкальная. Сам Махтей хорошо играл на скрипке, Савелий играл на гармошке, Гриша на балалайке, а Иосиф на гитаре. Одним словом это был целый оркестр, которому я помогал играть на бубне.
В кузнице, чтобы не бездельничать я первоначально качал за веревку рычаг от меха, подававшего в горн воздух, и это тоже была работа. От хорошего дутья угли в горне разгорались сильнее и металл в горне при такой температуре разгорался до нужной ковочной температуры. Чем больше нагрет металл, тем лучше он поддается ковке. В таком горне можно нагреть металл до такой температуры, что он раскалится до белого каления и начнет плавиться, потечет. Сопровождается этот процесс сильным искрением.
Под правой рукой кузнеца стоит столик на котором установлены различные кузнечные инструменты: клещи, бородки, зубила, гладилки, обкатки, правилки.
По левую руку деревянный чан с водой и ведро с оленафтом для закалки топоров, шильев, зубил, бродков, ножей служит эта жидкость. Возле наружной стенки стояло точило – большой вращающийся камень.
Вот металл в горне разгорелся до светло-красного каления. Он круглый и из него нужно отковать подкову. Кузнец выхватывает его клещами за один конец и поворачиваясь на 180° кладет его на наковальню. В правой руке у него молоток – ручник и этим молотком он показывает молотобойцу где нужно наносить удары. Если ручник положен на наковальню плашмя, нужно прекратить удары большим молотом.
Тогда кузнец ударами ручника поправляет изделие и если оно не готово, но уже остыло, то вторично кладут его в горн для нагрева.
Более тяжелые детали, например тележные оси, требуют дольшей обработки и кроме молотобойца нужен еще один молотобоец. Тогда работа идет в два молота, бьют поочередно по детали, а кузнец подбивает ручником. Получается не работа, а музыкальный момент:
- Бух,бух,тра,та,та. Бух,бух-тра,та,та - раздается по всему селу.
Это звонкие звуки кувалд, молотка о поковку и наковальни. Опять Махтей кому-то бричку оковывает. А Махтей действительно, делал такие особо звонкие колеса, что они своим звоном на ходу отличались особенно. Едет дядько на пароконной бричке далеко за селом и ее слышно версты за три-четыре, и все говорят:
- Это Махтеева работа!
Секрет был прост - он на оси ставил тарелки из углеродистой стали, которые при соприкосновении со ступицей колеса издавали такой звонкий звук. И вот поэтому у Махтея всегда было много работы.
К нему приезжали мужики – богатеи - куркули с заказами на оковку новых бричек из окружающих сел верст за пятнадцать – двадцать.
Я тоже старался научиться что-нибудь отковать себе. Когда они уходили в хату обедать я брал кусок толстой проволоки и ковал себе шилья, швайки, резцы, наколюшки, ножик. Поковки обрабатывал напильником, точилом, закаливал в оленафте, получался хороший, нужный инструмент.
Струг и нож мне Махтей отковал из старой сабли. Помогал я при необходимости и вторым молотобойцем. Долбил по раскаленному железу пятнадцатифунтовой кувалдой.
После такой работы у меня болели лопатки. Характер у Махтея был добрый, но он страдал запоем. Бывало работает месяц, три, полгода - водки в рот не берет. Заведет хозяйство: лошадь, корову, оденет всю семью в хорошие одежды, сам оденется прилично и живут в достатке.
Но вот сделает кому-нибудь очень нужную вещь, тот принесет бутылку водки в благодарность – магарыч.
Выпьют с Махтеем эту бутылку и тут пошла писать губерния - Махтей загулял. Пьет день, два, неделю, месяц. Пропьет лошадь с телегой и сбруей, пропьет корову, одежду, останется в одних портах.
И вот уже подойдет такая пора, что не на что купить водки. Тогда одумается и начинает опять вкалывать, а водки уж и в рот не берет.
Опять Махтеева кузня задымила и с утра до вечера слышен звон молотков о наковальню. Кипит работа, шумит горно, раскаленный металл ложится на наковальню и под золотыми руками кузнеца превращается в детали такие: как тяпки с лебединой шейкой, ухват с красиво загнутыми в спираль концами, сковородник, из которого ни одна сковородка не выскользнет, топор такой звонкий, такой острый и так к любому дереву прилипчивый, что любой плотник или столяр за такой топор ничего не пожалеет.
Придет охотник со сломанным замком от ружья, просит кузнеца:
- Будь добр,сделай!
Пружина лопнула у замка или курок сломался - Махтей сделает, да еще и лучше нового. Это был не простой кузнец, а мастер своего дела, настоящий умелец, кузнец высокого класса, золотые руки.
Он отлично знал металл, его структуру, его поведение. Мог из мягкого железа сделать твердый напильник. Мог мягкое железо науглеродить и закалить так, что получится любой инструмент: зубило, бородок, ключ, долото, стамеска, лезвие для рубанка отличного качества.
Через месяц-другой все становится на свои места: опять у Махтея в сарае замычала корова, на столе к хлебу появилось молоко, ребята сыты, одеты. В сарае заржал конь, телега стоит на дворе. Можно теперь излишек изделий свозить на районный базар и продать за деньги и на них купить у евреев железа для работы.
Но вот пришло такое время, что железа нигде не стало и его не купишь ни за какие деньги. И тогда подсмотрел Махтей старую заводскую трубу от разрушенного спиртоводочного завода помещика Раевского одиноко стоявшую на пустыре. Эта труба была четырехугольная и скреплена она была для прочности железными обручами. Вот эти то обручи и приглянулись Махтею.
Их можно было добыть только разрушив трубу. Он делает в фундаменте две дыры, закладывает в них два пороховых заряда, соединяет их с бикфордовым шнуром, поджигает шнуры и отходит на безопасное расстояние на гору. Заряды рвутся, труба подскакивает от фундамента на метр вверх, падает и разваливается на части.
Железо: скобы, костыли, громоотвод было все собрано и погружено на телегу, а потом свезено к кузне. Есть железо - есть работа. Есть за работу плата - этим и жив кузнец со своей семьей.
Слава об Махтее кузнеце, о его работе ходила не только по селам, но даже за проделами Александровского района.
